|
3
В комнате с белым потолком... Вячеслав Бутусов
Мой брат никогда не рассказывал мне о том, что случилось с ним в Клауд-Сити. Он был бы счастлив забыть, но он не смог. Я никогда не просила его говорить со мной об этом. Я была бы счастлива не знать, но я знаю...
Мы жили для того, чтобы менять свое время и неизбежно меняться вместе с ним. Наше время было временем потерь, но все, что мы теряли, возвращалось к нам чем-то новым. Республика сменилась Империей, демократия – диктатурой, доверие – презрением и злобой, сторонники – оппозицией, а оппозиция – Альянсом. Мы потеряли мир и обрели войну, и снова стали искать мира. Так происходило с каждым из нас, и я, Лея Органа, не стала исключением. В тот день, когда была взорвана моя предыдущая жизнь, наступила новая. Ее началом был просто хороший друг, но потеряв друга, я поняла, что лишилась любимого, – и тогда непоколебимый в своих убеждениях Сенатор Органа превратился в обыкновенную женщину, уязвимую и очень несчастную, смертельно уставшую от борьбы за высокие идеалы, жаждущую покоя и домашнего тепла. Хан Соло – жизнерадостный циник, для которого я была то «вашим высочеством», то «наказанием», «скандальной миниатюрой», «старушкой», «деткой» или просто «прелестью», который был слишком честен со мной и поэтому возмущал меня каждым своим словом, взглядом и жестом, – потерял свободу, но в момент пленения он услышал: «Я люблю тебя!» – и, возможно, это спасло его. Стремясь избежать утраты, Люк лишился части самого себя, но вместе с тем он приобрел знание, едва не погубившее его рассудок. Когда его пьяные от боли глаза блуждали по моему лицу, ища в нем смысл, я посмотрела в них и обнаружила, что он все еще висит над миром вниз головой, словно отважный акробат, исполняющий свой коронный смертельный номер. Если бы он сорвался оттуда, он бы сошел с ума прежде чем разбиться вдребезги, и каждый раз, заглядывая ему в глаза, я боялась увидеть пустую трапецию, мерно качающуюся в потоках космического ветра, и его труп где-то очень-очень далеко, на самом дне бесконечной черной дыры... Через день после нашего прибытия на станцию врач сообщил мне, что Люк ждет меня. Я пришла, мы поговорили. Он хотел знать, где Соло и что с ним. Я все рассказала и добавила, что Ландо Карлиссиан вместе с Чуви собираются лететь на Татуин и выяснить, что можно для него сделать. Люк задумался. – Эй, все в порядке? – спросила я, коснувшись его руки – той, что была здорова. – Как ты себя чувствуешь? Он поднял голову и улыбнулся. – Все хорошо. Но его глаза дали мне иной ответ: Отважный Акробат заметил впереди себя другую трапецию, избрал ее своей целью и теперь готовился к прыжку. – Люк... – Все хорошо, – повторил он. – Честно. На следующее утро, уклонившись от участия в военном совете, я вновь отправилась к нему, чтобы удостовериться в показаниях врача, который утверждал, что Люк «пребывает в отличной форме». Но когда я приблизилась к его постели... Это был не страх и даже не ужас – это был шок, которого мне еще ни разу в жизни не приходилось испытывать. Беззвучный и неподвижный, сливающийся с простыней и излучающий холод, он смотрел в потолок широко открытыми глазами, а в них – мерно качалась пустая трапеция... – Люк?.. В ответ я не услышала даже его дыхания. Я позвала его вновь, но его не было. Его просто не было. И я внезапно поняла, что если тотчас же не отойду от него, то неизбежно последую за ним, и что тогда будет с нами... В это мгновенье что-то, что было намного сильнее и мудрее меня, заставило мою руку подняться и наотмашь хлестнуть его по лицу. Люк вздрогнул и посмотрел на меня: – Что? Что случилось? Я глубоко вздохнула. – Ты меня напугал. – Как это? – Где ты был минуту назад? – Здесь... Где же еще... Мне опять приснился он... – Значит, я тебя разбудила? – Ты спасла меня от кошмара... – Но теперь-то все в порядке? – Да. Все хорошо. – Я могу тебе чем-то помочь? Он покачал головой, потом кивнул в сторону двери. – Я хочу встать, но он не разрешает. Я рассеянно взглянула на робота, стоящего у входа. Бесчувственный страж был металлически холоден и совершенно безразличен и ко мне, и к своему подопечному. – Возможно, тебе пока действительно не следует вставать... Люк насупился. – Если тебе что-то нужно... – Воды. Я вернулась через пару минут. Неуклюже приподнявшись мне навстречу, он протянул руку, чтобы взять принесенный мною стакан, и вдруг замер. Глаза его остановились. В них снова зияла шахта Клауд-Сити – жадная, как пасть хищника, дерзкая и неумолимая, как жесткий односторонний фиксатор на его предплечье, как его внезапный конец. Я села рядом и осторожно коснулась его подбородка. – Эй, кто-то хотел пить, помнишь? Его взгляд медленно сполз с фиксатора, забрался внутрь стакана и, казалось, утонул в его прозрачном содержимом. – Разбуди меня, Лея... – Не могу, Люк. Ты давно уже не спишь. – Я боялся этого. – Нельзя бояться реальности. Мы реальны, и все, что происходит с нами, – реально. – Вот это меня и пугает. Он взял стакан левой рукой и, быстро опустошив, вернул его мне. – Так лучше? – Да, Лея. Спасибо. – И тебе спасибо. – За что? – За то, что не сдаешься. Люк улыбнулся, и за это я готова была расцеловать его, но почему-то решила, что это лишнее, и просто потрепала его челку, после чего он приобрел некоторое сходство с детенышем вуки. – Я зайду к тебе вечером, – сказала я, вставая. – Ладно. Тогда расскажешь мне, о чем говорили на военном совете. Я должен быть в курсе дел. – Конечно. Только пообещай, что будешь вести себя хорошо, иначе вместо этого милого робота я пришлю сюда Ц3-ПО! – Да, Ваша Светлость! – бодро ответил он и из вуки превратился в Хана Соло... Я ощутила болезненное жжение в глазах и поспешила в коридор. Когда я уходила, его Отважный Акробат весело кувыркался, выделывая лихие сальто на своем снаряде, и казался таким сильным и ловким, что я поверила ему. Но как только я закрыла дверь, следом за мной из-за двери вырвались странные лающие звуки, похожие одновременно на смех и на завывание пустоты по ту сторону космоса, которые затем сменились глухими тяжелыми всхлипами. Отважный Акробат наконец-то решился – подпрыгнул и полетел... Я хотела немедленно вернуться, но побоялась. Спустя полчаса я сильно раскаялась в своей слабости. – Прошу вас, принцесса Органа, уйдите, прошу вас, уйдите, прошу вас, – твердила темнокожая ассистентка в медицинской форме, отстраняя меня от входа в палату. – Туда нельзя, там врач, вы ему помешаете. – Я хочу знать, что случилось! – Ничего, ничего... – Разве? Вы будете утверждать, что устроили весь этот переполох из-за того, что ничего не случилось? – Нет, не буду, но ничего другого я вам сказать не могу, потому что я не врач, а врач – там, и я должна быть там, чтобы помогать врачу, а вы этого не понимаете. – Это вы не понимаете! Я имею право знать! – Имеете, но не сейчас, сейчас нам нужно работать. Со стороны это должно было выглядеть как поединок снежных коз, встретившихся на узкой тропинке, которую каждая из них считала своей собственностью. Несмотря на упорство противницы, я все же прорвалась в палату и, прежде чем меня выставили оттуда, успела разглядеть огромную темно-красную лужу возле постели... Только через час, за который, как мне показалось, можно было прожить десять жизней, врач с большой неохотой согласился ответить на мой вопрос. – Я в замешательстве... Не понимаю... Такого не могло произойти... Утром он пребывал в отличном состоянии... – Что произошло? Что? Говорите! – Не знаю! Представьте себе! – показал головой тот. – Не понимаю! Безо всякой видимой причины, вдруг... он... умирает.
Позже Люк попросил у меня прощенья. – Мне очень жаль, что я тебя так напугал. Я этого не хотел, честно. Наверное, просто полетел предохранитель. – Но теперь все в порядке? – Да. Все хорошо. Я посмотрела ему в глаза. Они мне не лгали. Отважный Акробат – его предохранитель, его разум – больше не летал. Он твердо стоял на ногах и не собирался менять своего положения. Я крепко обняла Люка и, услышав четкое, ритмичное биение его сердца, почувствовала себя счастливой. Наши потери окупились сполна.
Мой брат никогда не рассказывал мне о том, что случилось с ним в Клауд-Сити, а я никогда не просила его говорить со мной об этом, потому что я все знала. Мне все рассказал Отважный Акробат.
* * * * * |