Сквозь это стихотворение нужно прозреть тайну мусин, в котором нет следов искусственных затей, а все передается самой Природой. Одинокая луна отражается в сотнях потоков. Свет луны не разделен на множество призраков, это рябь на поверхности искажает сияние, дробя луну на множество осколков. Свет луны так же существует, когда нет воды, его отражающей. Точно таким же остается свет луны, когда воды много или только есть маленькая лужица. Эта аналогия делает более понятной тайну ума. Луна и вода - предметы осязаемые, тогда как ум не имеет формы, и его работу трудно проследить. Таким образом, символы не есть истина, а только намек на нее.

   Пока состояние мусин не осознано, не реализовано, ум всегда сознает, что делает - это Такуан называет "умо-останавливанием". При этом, вместо течения, ум начинает размышлять о том, что он собирается сделать или уже сделал. Воспоминание и ожидание- это прекрасные качества человеческого ума, которые отличают его от животных, Они очень полезны в определенных отношениях, но когда каждое движение решает, - жить или умереть, - эти свойства ума следует отбросить, чтобы они не впутывались в течение мысли и молниеносную скорость движений. Человек должен обратить себя в игрушку в руках бессознательного. Бессознательное должно возобладать над сознанием. Говоря метафизически, это философия шуньяты (пустоты). Техника фехтования основана на этой психологии, а психология - конкретное применение метафизики.

   Автор недавно вышедшей книги "Путь меча" Такано Хиромаса пишет: "В кэндо (Пути меча), чтобы достичь полного совершенства; необходимо не только до конца овладеть техникой, но и духовностью, которая контролирует все искусство фехтования в целом. Это необходимое фехтовальщику состояние ума называется мусин или мусо, т.е. "не-мысль" или "не-размышление", "не-рефлексия". Отсюда, конечно, не следует, что не нужно совсем никаких мыслей, идей и чувств, когда вы стоите перед противником. Нужно предоставить возможность вашим естественным качествам естественно действовать у вас в сознании,

свободном от мыслей, рефлексии и аффектов любого рода. Такое состояние ума называется "отсутствием Я", не эгоистичным состоянием (муга или анатман - не-атман), в котором нет эгоистических мыслей, нет осознания своих достижений. Это дух саби-сиори (одиночества), текущий сквозь поэзию Сайге и Басе. Он тоже возникает из состояния отсутствия "Я". Его часто уподобляют отражением луны в воде. Ни луна, ни вода не собираются создать то, что мы называем отражением луны в воде. Вода, как и луна, находится в состоянии не-ума, Но когда есть хоть маленькая полоска воды, в ней видна луна.Луна одна, но ее отражение. везде, где есть вода. Когда это достигнуто, ваше искусство совершенно. Дзен и Путь меча в этом едины, их цель -преодоление двойственности жизни и смерти. Исстари это понимали мастера фехтования, и самые великие из них стучались в ворота дзен."

   Автор вышеупомянутой книги раскрывает интересную вещь: в феодальную эпоху а Японии мастер меча или копья часто назывался "осе" (мастер или учитель, на санскрите упадхьяна) - т.е. титулом, обычно даваемом буддистским монахам. Истоки этого обычая можно проследить до того момента, когда в охране Кофукудзи в Наре жил один великий монах, Он жил в маленьком храме Дзидзоин, находившемся под юрисдикцией Кофукудзи и был мастером во владении копьем. Все монахи Дзидзоина учились у него этому искусству. Естественно, что он был осе для своих учеников, и далее этот титул стал переходить ко всем мастерам копья и меча уже не зависимо от их буддийской квалификации.

   Есть и другой аспект, который фехтовальщики переняли у дзен. В старое время, чтобы усовершенствоваться в искусстве фехтования, было принято путешествовать по стране, преодолевая трудности, которые встречались на пути, и проходить обучение в различных школах. Дзен-буддисты тоже бродили по стране до тех пор, пока не достигали просветления. Среди монахов эта практика называлась "путешествие пешком", фехтовальщики называли это муся-сюге - тренировка в воинственности.

   Не знаю как давно возникла эта практика среди фехтовальщиков, но мы знаем об основателе Синкагэ-рю, путешествовавшем по стране. Одно событие связало его с дзенским монахом, Однажды он проезжал по маленькой деревушке в одном из отдаленных горных районов и увидел, что ее жители чем-то встревожены.

   Дело было в том, что доведенный до отчаяния разбойник скрылся в пустом доме, захватив, как заложника, маленького деревенского мальчика, и поклялся убить его, если на него нападут. Исэ-но-ками оценил серьезность ситуации и увидев проходящего мимо буддийского монаха (а это без сомнения был дзен-буддист), попросил его ненадолго одолжить монашеское одеяние. Чтобы выглядеть, как настоящий монах, он побрил себе голову и направился к заброшенному дому с двумя коробами для еды. Там он сказал разбойнику через закрытую дверь, что родители мальчика боятся, как бы тот не умер с голоду, и поэтому поручили ему передать еду. Сказав это, он кинул один из коробов преступнику, а затем продолжал: "Может, ты и сам голоден, так вот для тебя другая коробка". А когда головорез протянул к ней руку, он, не теряя времени, схватил его за руку и швырнул на землю. Так разбойник стал его пленником. Затем он вернул монашеское одеяние монаху и тот сказал; "Ты поистине человек меча", и дал

ему какра (или ракасу) - символ монашества, который носят на груди дзенские монахи. (Это разновидность сокращенного "кеса", на санскрите сасайа). Говорят, что Исэ-но-ками больше никогда с этим монахом не встречался. Этот путешествующий монах не мог быть новичком в дзен, он был одним из понимающих. "Человек меча" - это выражение, широко используемое в дзен, чтобы указать на опытного монаха, который уже вышел за пределы жизни и смерти. Далее этот титул стал переходить ко всем мастерам копья и меча уже не зависимо от их буддийской квалификации.

    Исэ-но-ками, должно быть, имел серьезные основания, чтобы ценить и хранить какра, дар монаха, "путешествующего пешком". Возможно нижеследующая история ходила среди монахов где-то в семнадцатом веке. Она свидетельствует о большом интересе, который был у них к взаимоотношению дзен и фехтования. Как указывает автор книги, эта история может быть и выдумана, но, как бы там ни было, факт, что фехтовальщики ее разыскивали, говорит о том, что они считали дзен невероятно таинственным и наделяющим практикующего чудесными силами.

   Эта история взята из книги, скомпилированной в 1844 году Минамото Токусю, изданной в пяти выпусках и называемой Гэккен Содзи. Это сборник разных историй о фехтовании, в нем повествуется о разных школах, их основателях и событиях, происшедших с ними. В конце семнадцатого и в восемнадцатом веках, к западу от Киото находилась школа Тэссин-рю. Основателем ее был Оцука Тэссин. Он очень любил фехтование и еще юношей стал выдающимся знатоком. Оцука очень гордился своим умением и, чтобы прославить свое имя жаждал сразиться с другими искусными фехтовальщиками. Будучи в хороших отношениях с настоятелем близлежащего дзенского монастыря, он, перед тем как отправиться в путешествие, зашел к нему попрощаться. Настоятеля звали Рюко, он был известным учителем школы Сото.

   Когда Тэссин рассказал ему о своем намерении, настоятель посоветовал юноше не покидать провинции: "Мир, в котором мы живем, гораздо больший, чем ты себе представляешь, и там должны быть фехтовальщики гораздо искуснее тебя, поэтому твои приключения завершатся бедой или гибелью". Юноша, однако, упрямился и не желал слушать своего наставника. Рюко продолжал: "Взгляни на меня, я тоже желал большой известности в этом мире. И вот последние несколько десятков лет я практиковал

медитацию здесь, а сколько учеников у меня теперь? Что касается тебя, то вряд ли кто-то назовет тебя своим учителем. Мы всегда должны знать, кто мы и всегда довольствоваться тем, что есть".

   Это так рассердило Тэссина, что он воскликнул: "Так ты думаешь, что мой меч никуда не годится?! Разве можно сравнить фехтование с твоим занятием?! Если я выйду из своего округа, схвачусь с кем-нибудь хорошо известным в другой местности и побью его, тогда все будут об этом говорить - и его друзья и ученики. Если я встречу еще одного человека в другом районе и одержу победу и над ним, слава моя будет расти, и я стану известен и там. Я уверен в своем мастерстве и не боюсь сразиться ни

с кем!"

   В ответ на такое самомнение Рюко мог только улыбнуться. "Знаешь что, - сказал он, - начни прямо с того, кто перед тобой. Если ты меня победишь, можешь отправляться в путешествие по всей стране. Если проиграешь, обещай стать монахом и моим учеником."

   От души рассмеявшись, Тэссин сказал: "Может ты и велик в своем дзен, но ведь ты не фехтовальщик. Впрочем, если хочешь попытать удачи, я готов".

   Рюко дал ему бамбуковую палку, которая валялась поблизости, а сам вооружился хоссу (короткой палкой с пучком из конского хвоста на конце. Ее обычно носят дзенские монахи. Первоначально она использовалась, чтобы отгонять комаров). Тэссин, полный уверенности в успехе, попробовал первым же ударом свалить на землю дзенского монаха. Но промахнулся. Противник был уже совсем в другом месте.

   Снова и снова он пытался попасть в цель и нанести удар, но было бесполезно. А в это время конский хвост частенько шлепал его по лицу. "Ну, что ты теперь скажешь?" - спросил наконец Рюко. Тэссину нечем было хвастаться и он скромно признал свое поражение. Не теряя времени, Рюко позвал своих послушников и они принесли все необходимое, чтобы обрить волосы Тэссина и сделать его таким же монахом, как и другие.

Минамото, автор сборника, комментирует: "Весьма вороятно, что эта история сфабрикована дзенцами. Если бы Рюко, помимо того, что был дзенским учителем, не занимался фехтованием, ему бы Тэссина никогда не победить. Иначе Тэссин ничего не смыслит в фехтовании".

   Но верно, что во многом дзен и фехтование шли рука об руку. К примеру, когда говорится о том, что нельзя "оставить промежутка и для волоска" или об искре кремня, ударяющего о сталь, - эти высказывания относятся как к дзен, так и фехтованию, ибо ни одна школа не может игнорировать тренировку в мгновенности реакций. Однако, как бы ни был хорошо подготовлен дзенский мастер, ему не выиграть схватку у полностью подготовленного фехтовальщика. Высокое мастерство фехтования требует овладения и техникой боя, и принципом. И духовная тренировка, и технические детали - все должно быть едино.

   Думаю, что с профессиональной точки зрения идея Минамото правильна: реальная тренировка техники и принципа дополняют друг друга. Однако, есть по крайней мере одна школа, которая делает основной упор именно на духовной тренировке, хотя не отвергает и технику. Лидер этой школы Хори Кинтаю (1688 - 1755) хотел использовать фехтование, как способ помочь человеку в духовных достижениях и формировании характера. Его соображения рассмотрим с нескольких точек зрения, ибо они проливают свет не только на фехтование, но и на самурайство в целом. На Западе существует непонимание духа, функции и дисциплины самураев, которые были правящим классом Японии во времена феодализма и особенно при режиме Токугава.

   Точка зрения Кимуры, развитая в Кэндзюцу Фусики Хэкэ, как ее подает Хори в своем рассуждении о фехтовании, может быть изложена примерно так:

   Совершенный фехтовальщик избегает ссор и схваток. Схватка означает убийство. Как можно довести себя до того, чтобы убить ближнего? Все мы хотим любить ближнего, а не убивать. Мы нравственные создания и не станем опускаться до скотского состояния. Что толку быть прекрасным фехтовальщиком, если теряешь человеческое достоинство? Лучше всего быть победителем без схватки.

   Меч - зловещее оружие, если он убивает при безвыходных ситуациях. Используя его, делайте меч дающим жизнь, а не несущим смерть, Если человек родился в самурайской семье, он должен изучать фехтование, такова его профессия. Все дело в том, что фехтование надо использовать в изучении Пути (Дао). Правильно используемый меч поможет развить ваш дух.

   Большое преимущество меча перед книгами в том, что одна ошибка позволит противнику сразу же нанести вам удар. Поэтому вы вынуждены быть все время начеку, и не только во время фехтования. Вы всегда должны быть правдивы по отношению к себе и не допускать праздномыслия. Думать, конечно, очень полезно, но бывают случаи, когда мысли мешают работе, когда их нужно отстранить и дать двигаться бессознательному. В таких случаях вы перестанете управлять своим сознанием и становитесь орудием в руках неизвестного. Неизвестное не обладает эгоистическим сознанием и не содержит мысли о победе, ибо действует в сфере недвойственности, где нет субъекта и объекта. Именно поэтому меч движется, как должно и схватка оканчивается победой. Это практическое приложениеЛао-Цзы о "деянии недеянием".

   Сун-пу - великий авторитет в военных искусствах-говорит:

   Вовсе не самое лучшее побеждать в каждой схватке; самое лучшее - побеждать, не думая победить. Вот совершенная победа"..

   Быть бдительным - значит быть совершенно серьезным; быть совершенно серьезным - значит быть совершенно искренним с самим собой и эта искренность, в конце концов, ведет к раскрытию Небесного Пути (Дао). Небесный Путь превыше "Я", это мусин, "не-ум" или мунэн - "немысль". Когда мусин осознан, ум не знает препятствий и задержек, он свободен от мыслей о жизни и смерти, достижении и потере, победе и поражении. Пока человек думает о том, чтобы победить врага, его ум полностью забит

всякими схемами о том, как это сделать, но если враг лучше владеет техникой, или применит что-либо неожиданное, - а это вполне вероятно, - тогда схемы окажутся непригодными и человек, вооруженный этими схемами, погибнет. Если оба подготовлены одинаково, тогда схватка закончится взаимным убийством. Когда схема встречается со схемой, трудно предвидеть исход поединка. Итак, совершенный фехтовальщик выходит из двойственности, и тогда он уже не просто владелец меча.

   Самурай носит два меча - длинный и короткий. Знать, как ими пользоваться - это и есть профессионализм. Самурай должен не только тренировать силу и думать о мече, который убивает, ибо ощущением силы всегда склонны злоупотреблять. Меч должен убивать эгоизм - корень всех ссор и сражений. Школа Дзягю дает возможность "одним глотком выпить воды Западной Реки", что является кульминацией тренировки фехтовальщика. Технические детали должны подчиняться этому принципу, который определяет будущий духовный облик фехтовальщика.

   Школа, представляемая Хори Кинтаю, происходит из школы Дзягю Тадзима-но-ками, который связал все стадии тренировки фехтовальщика с тренировками дзен-буддиста, как его учил Такуан. Ранее я уже говорил, что выражение "воды Западной Реки" взяты из ответа Басе на вопрос мирянина Хо: "Кто тот, кто стоит среди ста тысяч объектов ?" Не думаю, что фехтовальщики, повторяющие это выражение, его понимали. Если судить по тому, что они как-то связывали "воды Западной Реки" с тем конечным принципом, который руководит неосознанными процессами фехтовальщика. Даже изучив все малейшие технические топкости, фехтовальщик не может считаться совершенным, пока не погрузится глубоко в "воды Западной Реки" и не встретится с тем, "кто

стоит одиноко среди ста тысяч объектов".

   Может быть, основным мотивом, который побудил Кимуру Кюхо, ученика Кинтаю, написать это короткое исследование о фехтовании и назвать его "Неизвестное в искусстве фехтования" было то, что в его дни, видимо, очень немногие из фехтовальщиков действительно понимали Басе.

   Позвольте мне закончить цитатой, подводящей итог диалога Кимуры, - вернее Хори,

   Вопрос. Вы прекрасно сказали. Я с вами совершенно согласен. Но как приложить все это к практическим деталям искусства?

   Ответ. Самое главное осознать, что все, что может быть выражено символами или словами - вторично, что это не более чем следы. Поэтому дзенские учителя отказываются считать литературу или слова окончательными. Важно достичь конечной субстанции посредством этих следов, букв или символов. Сама конечная реальность не есть символ. Она не оставляет следов и не может быть передана ни письменно, ни устно, но мы приходим к ней, прослеживая следы до их источника, из которого они происходят. Если мы остановимся на символах и умозаключениях, нам этот принцип не осознать.

   Вопрос. Когда мы отказываемся от символического языка или от умозаключений, разве мы при этом не остаемся в абсолютном небытии вещей?

   Ответ. Да. И это самое трудное в достижении осознания. Поэтому хороший тренер очень осторожно занимается с начинающим, чтобы упражнения в технике шли параллельно с пониманием принципа. Бывает, что человек за всю свою жизнь так и не постигает принципа. Главное - искать принцип не вовне, а внутри себя.

   Вопрос. Но тогда в фехтовании нет такой передачи?

   Ответ. Самое последнее невозможно передать от человека к человеку. Оно у каждого находится внутри. Вся техническая дисциплина служит тому, чтобы фехтовальщик в конце концов это увидел. То же самое с обучением вообще. В самой учености не много толку. Вы можете прочесть все, что написано о духовной тренировке и духовном достижении, но главное - осознать мистерию бытия. Осознание этой тайны возможно лишь в глубинах самого себя, извне его не получишь. Если осознание происходит извне, оно не ваше, а чужое.

   Вопрос. А что вы можете сказать об этой тайне?

   Ответ. Все, что я могу о ней сказать, это то, что я не знаю, или что это непостижимо,

   Вопрос. Значит нам нужно оставаться невеждами?

   Ответ. Нет, не значит. Это значит знать и не знать.

   Вопрос. Почему?

   Ответ. Ни почему. Это знать, как бы не зная. Все, что я могу объяснить, это вне знания (фусихи или фури).

   В фехтовании борьба происходит между жизнью и смертью. Борьба буддиста происходит больше в плане концепций, борьба фехтовальщика более реальна и остро переживается, Но если борьба понимается и переживается двойственно, тогда лучшим и единственным путем считают обычно выбрать что-нибудь одно и, не думая о последствиях, смело ринуться вперед. Но для фехтовальщика это, конечно, погибель. Пока мысль о смерти сидит в сознании фехтовальщика, она неосознанно и неизбежно будет вести в том направлении, которого он всеми силами пытается избежать.

   Другая возможность, если оставить выбор в стороне, это совсем отказаться от.мысли остаться в живых после схватки. Ибо часто случается, что те, кто любит жить, теряют жизнь, а те, кто ненавидят ее, обретают, как бы сказали христиане. Но вот истина: "Вы можете что-то любить и ненавидеть, по любое из этих чувств, проникая в ум, будет неизбежно как-то окрашивать ваше сознание и подобное поведение отразится на вашем мече. Истинный фехтовальщик должен быть совершенным человеком в даосском смысле, и должен быть над жизнью-и-смертью, как буддийский философ над нирваной и сансарой."

   Никакая борьба хорошо не кончится, пока, не достигнут момент, где любая из сторон не может омрачающе влиять на другую. Не нейтральность, индифферентность трансцендентальность - вот что необходимо. Это цель фехтовальщика. Может показаться странным, что фехтовальщик хочет быть философом, но в Японии, как и в Китае, искусство - дело не технологии, а духовного прозрения, духовной практики. И фехтование не исключение.

   Тот, кто преодолел границы двойственного представления о жизни-и-смерти, тот живет в подлинном смысле слова. Там, где есть мысль о жизни или смерти, отрицательном или положительном, там нет истинного пути. Когда фехтовальщик достигает недвойственного сознания, он становится "великим гением" или "совершенным человеком" в искусстве фехтования.

   Сам фехтовальщик может и не желать для себя вечной жизни или бессмертия, но должен надеяться, что его меч будет полон жизни, чтобы он смог проявить все тайное ме, доверенное ему, ибо жизнь фехтовальщика целиком от этого зависит, хотя и не принадлежит ему. До тех пор, пока человек прибегает к приобретенной технике, чтобы нанести поражение противнику, ему придется неотрывно следить за каждым движением меча противника. Это приведет его в конце концов к "остановке ума",

какой бы краткой она не была. Надо сохранять свой ум в постоянной текучести так, чтобы ударить врага в тот миг, когда он допустит "суки", т.е. прилипнет к мечу взором.

   Это прилипание и есть "остановка", а остановиться хоть на мгновение, - значит, дать врагу возможность нанести удар. Это и есть суки. Суки буквально значит "интервал расслабления". В борьбе не на жизнь, а на смерть, человек испытывает величайшее напряжение, и миг расслабления влечет за собой смертельный удар.

   То, что можно назвать "физической остановкой", исходит из гораздо более глубокого источника. Достаточно малейшего ощущения страха смерти или ничтожнейшей привязанности к жизни - и ум теряет свою текучесть. Текучесть - это беспрепятственность. Если ваш ум лишен страха, свободен от всех форм привязанности и является сам себе хозяином, тогда он не знает препятствий, промедления, остановок и увязания. Тогда он следует своим путем, как вода. Он, как ветер - дует, куда пожелает. Его можно уподобить и кругу, с центром где угодно, ибо у него нет окружности, нет и центра. Онтологически,

буддийские философы называют это состоянием пустоты (шуньята). Художники могут и не достигать этой высоты сознания, которая не является сознанием в обычном смысле. Но они должны испытывать нечто сходное с этим, не вполне это осознавая.         Когда фехтовальщик, подобно тому, как это делают дзенские мастера, сравнивают свое искусство с отражением луны в воде, он передает свое состояние неосознаваемого, в котором держит свой меч, будто не держит, и фехтует, будто не фехтует.

   С духовной точки зрения, это состояние не-эгоизма или отсутствия "Я". Именно это противостоит всему, что приходит извне, Именно эта жесткость не дает нам принять все, с чем мы встречаемся и что нам противостоит. В детях явственно преобладает бессознательное, что их выгодно отличает от нас. В нас преобладает интеллект, который выбирает и решает, и эти его качества отвращают нас от "да будет так". Без чувства эго или "Я" - нет моральной ответственности, но божественное превосходит мораль.

   Так и искусство. Оно пребывает в абсолютной свободе, но там, где нет свободы - нети искусства.

   Свобода, творчество, мею - синонимы. Таково и искусство фехтования. Пока фехтовальщик не достиг состояния свободы, в котором нет жесткого эго, у него не будет меча, который дает жизнь, а будет только орудие убийства.

   Меч в основном ассоциируется с убийством и большинство людей недоумевают, что у него общего с дзен, одной из школ буддизма - несущей любовь и милосердие. Искусство фехтования различает меч, несущий жизнь от меча, который несет смерть. Меч, используемый владельцем только в техническом аспекте, дальше убийства не идет, ведь его используют только тогда, когда собираются убивать. И совсем другое дело там, где вынуждены поднять меч. В этом случае не человек убивает - меч. Такой человек никому не желает вреда, но появляется враг, и тогда меч автоматически исполняет функцию справедливости, а это

есть функция милосердия.

   С таким мечом прошел среди нас Христос.

   Такой меч не для того, чтобы нести покой слезливо лелеянный сентиментальными людьми. Таким мечом совершил самопожертвование мастер чайной церимонии Рикю. Этот меч Ваджрараджи рекомендовал дзенцам Риндзай (Линь-Цзы). Этим мечом Вандзян Ходзяку размахивал бы независимо от его применения. Когда меч призван играть такую роль в жизни человека, он уже не средство самозащиты и не оружие убийства, фехтовальщик при этом превращается в высочайшего художника, создающего произведения подлинной оригинальности.

   Может возникнуть вопрос: как это меч, который служит убийству, может убивать сам по себе, а не по приказу того, кто держит меч? Как неодушевленное, механическое орудие может создать подлинно самобытное творческое произведение? Когда он выполняет возложенную на него функцию, можем ли мы называть его чем-то оригинальным?

   Дело в том, что если меч находится в руках лишь технически совершенного фехтовальщика, тогда он только инструмент и никаким собственным умом не обладает. И то, что он делает, он делает технически, поэтому никакого мео в нем нет.

   Когда же меч в руках духовно совершенного фехтовальщика, который держит его так, будто не держит - тогда меч отождествляется с самим человеком, он обретает душу и движется со всем искусством, присущим ему, как фехтовальщику. Человек освобождается от всех мыслей, всех чувств, порождающихся страхом, от всей своей неуверенности, от желания победить. Человек

начинает не осознавать, как он действует мечом; и человек, и меч. если так можно высказаться, соучастники неосознаваемого и именно неосознаваемое может создать чудо творчества. Именно тут фехтование становится искусством. Когда меч неотделим от человека, он становится продолжением его рук, частью его тела. Более того, тогда не разделяются ум и тело, как это бывает, когда мы рассуждаем. Тело и ум двигаются в полном согласии без помех интеллекта и эмоций. Исчезает даже различие между субъектом и объектом. Движения противника, как таковые, тоже не воспринимаются и так называемый субъект отвечает на то, что ему диктуют обстоятельства. Он не осознает, как ему отвечать, Обо всем автоматически заботится его неосознаваемое, мгновенно реагируя на все происходящее.

   Фехтовальщик называет это неосознаваемое "умом не-ума" (мусин носин) или "умом, который не знает остановок" (тамарану кокоро) или "умом покинутым и непокинутым" (сутэту сутэпу кокоро) или "обыденным умом" (хэйдзе син). Секрет фехтования состоит именно в достижении этого состояния ума или состояния духа, потому что это состояние выходит за пределы чисто психологических состояний.

   Дзягю Тадзима-ио-ками- Мунэнори (1571-1616), один из величайших фехтовальщиков за время существования этого искусства, обучал Токугава Иэмицу (1604-1651) -третьего сегуна правления Токугава. Сам Тадзима-но-ками изучал дзен у Такуаиа (1573-1645) и включил в  тренировку фехтовальщика многие элементы учения дзен.

   Он говорил, что последняя ступень овладения искусством фехтования - это состояние ума не-ума. "Не-ум" (мусин) по существу значит "обыденный ум" (хэйдзе син), и, когда он достигнут, то задача выполнена.

   В начале каждый пытается овладеть только мечом, причем как можно лучше. Это естественно. Техникой овладеть необходимо, но пока ум хоть на чем-то фиксирован, пока фехтовальщик стремится все совершить на высшем уровне или проявить свое искусство, или превзойти других, или слишком беспокоится, как он продвигается к мастерству, - он будет совершать гораздо

больше ошибок. Почему? Потому что его самосознание или эго-сознание слишком подозрительно наблюдает за полем его внимания, а это препятствует свободному проявлению мастерства, которого он достиг.

   Он должен избавиться от жестокого само- или эго-сознания и положиться на естественный ход событий, ибо все, что необходимо, должно быть сделано, потому что ничего особенного, по сути дела, и не предстоит сделать. Когда все совершается в состоянии не-ума или не-мысли, т.е. отсутствуют все формы само- и эго-сознания, тогда действующий совершенно свободен от всех помех и ничто не нарушит линию его поведения. Если он стреляет из лука, он просто снимает лук, накладывает на него стрелу, натягивает тетиву, прицеливается и, когда чувствует, что все в порядке, дает стреле лететь. Он не чувствует, что совершает что-то особенно хорошее или особенно плохое, важное или самое обычное. Это подобно тому, что, услышав звук, повернуться и увидеть во дворе птицу. Это и есть "обыденный ум".

   Даже в смертельной схватке фехтовальщик сохраняет такое состояние ума. Он забывает серьезность ситуации, не думает о жизни и смерти, Он есть "недвижимый ум" (фудо-син). Фудо-син подобен луне, отраженной в потоке. Вода потока находится в движении, но луна сохраняет свое спокойствие. Ум движется в ответ на десять тысяч ситуаций, но остается тем же самым.

   Это вершина искусства. Все интеллектуальные схемы, все, что искусственно, в бою не должно существовать.

   Дзягю Тадзима-ио-ками приводит в связи с этим слова мирянина Хо Кодзи: "Подобно деревянной лошади перед цветами и птицами." Это и есть состояние мусин (не-ум). У деревянной лошади нет ни ума, ни чувств, и когда она смотрит на цветы или слышит пение птиц, она совершенно неподвижна. Человек вовсе не похож на деревянную лошадь. У него, есть чувства, он подвержен множеству самых различных воздействий, но если его движения вызываются внешними причинами, если он управляется извне - тогда с ним все кончено.

   Даже в схватке за жизнь фехтовальщик должен оставаться самим собой, быть господином самому себе. Как деревянный конь, он должен быть нечувствителен ни к чему вокруг.

   Однако не следует думать, что Дзягю Тадзима-но-ками ставит в пример нечувствительность лошади и деревянного петуха, чтобы мы дошли до полной умственной атрофии или недоразвитости ума. Напротив, он хочет, чтобы наш ум вернулся к своей природной чистоте, совершенно освободился от всех психических блоков, от всех помех, и до предела раскрыл все, чем он обладает.

   Фехтовальщику нужно научиться владеть собой так, чтобы акт видения моментально превращался в действие. Восприятие и действие сливаются в единый процесс. Тадзима-но-ками считает, что видение должно сначала возникнуть в уме, оттуда оно передается глазам, а затем туловищу и конечностям. Вот тогда видеть и значит действовать. Если не глаза, а сам ум в глубине первым открывает или схватывает движения противника, тогда тело не теряет времени, чтобы приспособиться к обстоятельствам.     Впрочем, современные психологи и врачи описывают процесс зрения совершенно по-иному, т.е. сначала внешний мир воздействует на наши органы восприятия, а затем уже полученный импульс передается дальше вглубь. Но для фехтовальщика в смертельной схватке, когда все решает одно мгновение, этот путь слишком извилист.

   И нам нет нужды заниматься интеллектуальными фокусами ума.